… Умные русские ушли с Врангелем в 1920 году. Глупые русские догнивали в советских лагерях. Беда в том, что потомки первых были уже, по сути, не русскими, а вторые – по понятным причинам – не дали потомства. Дворяне, интеллигенция, крестьянство, купечество, профессиональные рабочие были уничтожены многолетним правлением большевиков. И, в итоге, ныне на территории “великой Совдепии” проживают в основном потомки лагерных вертухаев, “сук” и правнуки колхозного быдла. И “суки” – самое мерзкое “сословие” этой “плеяды”. Украина была не менее заражена этим проклятым вирусом, но, в отличие от россиян, гордящихся своим “национальным видом спорта” – “стукачеством”, мы изо всех сил боремся с наследием Павликов Морозовых…
… Я не люблю Путина. Я не люблю Путина не с весны 2014 года, нет! Я не люблю его в о о б щ е, п р о с т о, как экс-офицера КГБ, как бывшего “стукача”, ибо попасть в штат этой, перемалывающей человеческие судьбы организации, можно было единственным путем – через доносительство. Несомненно, что “стукачом” в свое время был и Президент РФ Владимир Владимирович Путин. Иначе бы он никогда не стал ни офицером КГБ, ни президентом России… “Стукачи” – и лагерные, и армейские – всегда вызывали у меня двоякое чувство: жалость и презрение. Точно также, как и клептоманы: с одной стороны они бессовестные воры, а с другой – психологически нездоровые люди. Я понимал, что не может абсолютно здоровый человек годами приходить в тишину старых кабинетов, в которых много лет подряд пытали невинных людей и, закусив губу, доносить на друзей, однокашников и коллег по работе, выводя всякий раз на белом листочке одну и ту же фразу: “Настоящим сообщаю…”. Точно также, много лет подряд, на своих соседей, сокурсников и друзей “настоящим сообщал” и президент Российской Федерации Путин. В этом смысле Владимир Владимирович – без сомнения – уникальный глава государства…
… В конце 60-х годов прошлого столетия, мою бабушку пригласили в особый отдел КГБ. Вернувшись, она рассказала моему отцу, что начальник управления любезно попросил ее сдать одну комнату их молодому сотруднику. Бабушка жила на окраине города одна, в большом красивом доме. Он имел четыре комнаты и два входа. И бабушка согласилась – отказывать в те годы офицерам КГБ было не принято, а главное – небезопасно. Квартирант, “капитан дядя Коля”, оказался весьма странным человеком: он вовсе не жил у нас. А просто появлялся пару раз в неделю, запирался в своей комнате и спустя два-три часа уходил. В это время его посещали другие офицеры. По званию это были исключительно лейтенанты или старшие лейтенанты. “Капитан дядя Коля” с приходом каждого визитера, громко включал радиолу и через стену я слышал, как он что-то горячо обсуждает с сотоварищами. Потом “капитан дядя Коля” куда-то пропал и его сменил новый “квартирант” – “майор дядя Жора”. “Дядю Жору” сменил “майор дядя Саша”. И вот однажды вечером я случайно подслушал разговор родителей: отец шепотом объяснял матери, что дом бабушки стал явочной квартирой особого отдела КГБ, а лейтенанты и старшие лейтенанты – это офицеры, изъявившие желание стать сотрудниками военной контрразведки. Но чтобы попасть в число слушателей высшей школы КГБ, они были обязаны доказать свою лояльность системе, начав “стучать” на сослуживцев. Сегодня это удивительно осознавать, но я, самый обыкновенный мальчишка, школьник, волею судьбы знал в лицо всех штатных офицеров-“стукачей” нашего военного гарнизона…
…В год, когда я перешел в 10-й класс, бабушку неожиданно вновь пригласили в КГБ и предложили протекцию – всяческую поддержку в случае, если я изъявлю желание стать курсантом Рижского высшего военно-авиационного училища имени Якова Алксниса. Почему чекисты предложили именно это учебное заведение – мне сложно сказать, но поступление гарантировалось “безо всяких там экзаменов и медкомиссий”. Вечером на семейном совете было принято решение отклонить “заманчивое предложение “особистов”. И бабушка, и родители, и я прекрасно понимали, что став курсантом Рижского авиационного училища, мне предстоит четыре года лет подряд приходить в кабинет начальника особого отдела и выводить на белом листочке традиционное: “Настоящим сообщаю…”…
… Пятого августа 1976 года я стал курсантом Бакинского высшего общевойскового командного училища. И совсем скоро, во время утреннего осмотра, в расположение прибыл начальник особого отдела и обратился к старшине: “Слушай, а дай-ка мне пару человек. Шкаф надо в кабинете переставить… Можно вот этого и вот этого…” – и ткнул пальцем мне в грудь. Когда мы с товарищем передвигали мебель, “особист” успел шепнуть: “Зайдешь ко мне сегодня. Когда стемнеет. Чтобы поменьше видели…”. Вечером “особист” встретил меня, как старого знакомого. Радушно усадил за стол, подвинул вазу с сушками, банку с вареньем, булку, налил чаю в стакан: “Не стесняйся. Намазывай варенье. Рубай!”. Пока я ударными темпами “не стеснялся, намазывал и рубал”, подрывая экономические устои всемогущего КГБ, “особист” осторожно “прощупывал меня на “вшивость”: “Давай-давай, не стесняйся, ешь!… А что там курсанты? Слушают по ночам “Голос Америки”? А анекдоты про товарища Брежнева распространяют? Ты говори прямо, не стесняйся! А я тебе и с оценками всегда помогу, и после окончания училища за границу пристрою… А будешь продуктивно сотрудничать – милости прошу в нашу контору!”. И голоса слушали, и над Брежневым потешались, но я пожимал плечами и строил из себя святошу: “Не знаю… Я то в спортзале, то в библиотеке, то в клубе…”. В мой третий визит в просторный кабинет, где на стене красовался большой портрет Феликса Дзержинского, запасы варенья “закончились” и меня угощали теперь исключительно сушками. А на пятый раз, как только “особист” налил мне чаю, в кабинет вошел высокий коренастый подполковник и, сверкнув глазами, пробасил: “Больше его не вызывать! Жрет, паразит, как слон, а вот информации дает ноль! Закругляйся с ним!”. На этом мое “сотрудничество” с КГБ закончилось раз и навсегда…
… И вот сегодня я думаю о том, что в КГБ вполне могли “поломать” меня, восемнадцатилетний “винтик” могущественной системы и сделать очередным доносчиком. И у меня, как и у Путина, вполне могла бы сложиться карьера в аппарате госбезопасности. И через много лет я тоже, как и он, мог бы претендовать на пост главы государства. И ТОГДА У РОССИИ БЫЛА БЫ ИНАЯ СУДЬБА. Но я не стал “сукой”, “стукачом”, Иудой. Я не стал президентом – я иначе прошел свой жизненный путь. А Путин стал. И потому я не люблю его. И я испытываю рвотный рефлекс, когда отдаю себе отчет в том, что Россия – это “уникальная” страны, ибо ею, самым большим государством в мире руководит “сука”, “стукач” и Иуда…
Лауреат международной литературной премии “За мир и гуманизм”, писатель Артур Балаев.